Татарская феодальная знать и российское дворянство: проблемы интеграции на рубеже XVIII-XIX вв.
Рамиль Хайрутдинов (зав.отделом Свода памятников при Институте истории АН Татарстана)
Последняя четверть XVIII в. характеризуется известной либерализацией позиции правительства Екатерины II по отношению к привилегированным слоям татарского населения Среднего Поволжья и Приуралья. События Крестьянской войны 1773-1775 гг., необходимость поиска социальной опоры в регионе, далеко идущие внешнеполитические планы по колонизации восточных окраин государства потребовали от самодержавия смещения акцентов в национальной политике и в религиозной сфере, принятия мер по укреплению татарской феодальной верхушки.
Еще в середине 60-х гг. XVIII в. наметились тенденции к переходу от жесткой христианизаторской политики с ее откровенно антимусульманской направленностью к более гибкой и прагматичной идеологии. Изданный в июне 1773 г. указ "О терпимости всех исповеданий" по существу обозначил официальное признание Ислама, изменив статус ранее гонимой конфессии до положения "терпимой" в Российской империи религии.[1] Однако, провозглашение принципа веротерпимости не внесло серьезных перемен в действующее законодательство и в положение мусульман Среднего Поволжья и Приуралья.
Основной упор в этой сфере правительство сделало на привлечение на свою сторону магометанского духовенства, выполнявшего у татар в течение предшествовавших десятилетий роль духовной и светской оппозиции христианизаторской и русификаторской политике царизма. Нельзя не согласиться с мнением А.И.Ногманова, увидевшего в подобной тактике Екатерины II не только желание самодержавия смягчить в будущем возможные оппозиционные подвижки в татарском обществе, но и стремление приобрести мощное средство воздействия и манипулирования его настроениями, фактически - контроля и управления общественным сознанием.[2] Важным шагом в реализации этой программы явился указ от 22 сентября 1788 г. "Об определении мулл и прочих чинов магометанского закона и об учреждении в Уфе Духовного Собрания для заведывания всеми духовными чинами того закона, в России пребывающими".[3] Искусственно созданный орган управления мусульманской приходской организацией и духовенством представлял собой правительственное бюрократическое учреждение, приравненное по статусу к среднему звену судебных мест.[4]
Задачи координации властей с татарским городским сословием и торговой верхушкой выполняла образованная в Казани в 1782 г. Татарская ратуша, основанная как орган самоуправления городской татарской общины.
Несомненно, к тому же ряду законодательных актов, направленных на ликвидацию социальной фронды и подчинение татарского общества унифицированному регламентированию со стороны государства принадлежат указы Екатерины II, адресованные феодалам, сохранившим мусульманское вероисповедание. Так, указом от 1 ноября 1783 г. был разрешен прием на военную службу и награждение офицерским званием (ограниченным чином премьер-майора - Х.Р.) татарских мурз и "чиновных людей".[5] Звание премьер-майора относилось к числу штабс-офицерских чинов и соответствовал 8 классу Табели о рангах. В 1797 г. во всех родах войск членение на премьер- и секунд-майоров было ликвидировано и установлен единый майорский чин.[6]
Привлечение татар-мусульман в офицерское звено армии было напрямую связано с включением в апреле 1783 г. Крыма в состав России, превращением полуострова в важный опорный пункт на Черном море, а впоследствии и с русско-турецкой войной 1787-1791 гг.
Но наиболее значимым для мусульманской части татарской феодальной знати стал указ, принятый 22 февраля 1784 г. "О позволении князьям и мурзам татарским пользоваться всеми преимуществами российского дворянства",[7] вышедший за год до публикации 21 апреля 1785 г. "Жалованной грамоты дворянству Российской империи".[8]
В "Жалованной грамоте" впервые в наиболее полном виде был сформулирован юридический, политический и социальный статус дворянского сословия, принадлежность к которому "есть следствие, истекающее от качества и добродетели начальствующих в древности мужей, отличавших себя заслугами, чем, обращая самую службу в заслугу, приобретали потомству своему нарицание благородное. Благородными разумеются все те, кои от предков благородных рождены, или монаршим достоинством пожалованы".
Из законодательства о российском дворянстве выделим лишь основные положения, касающиеся принципов и порядка приобретения прав высшего состояния. Существовало три пути достижения дворянства: а) монаршая милость, б) достижение чина на военной или гражданской службе, в) пожалование российского ордена.
Все дворянство подразделялось на потомственное (передававшееся по наследству) и личное (пожизненное). Потомственные дворяне могли принадлежать к одному из шести разрядов: 1) дворянству, жалованному или действительному, 2) дворянству военному, 3) дворянству, полученному путем выслуги определенного чина, или в результате награждения орденом, 4) иностранным дворянским родам, 5) титулованному дворянству, 6) древним благородным родам, доказавшим свою принадлежность к дворянству за 100 лет до издания "Жалованной грамоты".
Таким образом, лишь последние три разряда давали права высшего состояния по праву благородного происхождения. В законодательство о российском дворянстве вплоть до 1917 г. постоянно вносились изменения и дополнения, затруднявшие доступ в потомственное дворянство. Так, неизменно возрастал порог классных чинов и орденских статутов для вхождения в дворянское сословие.[9]
Часть татарских знатных родов, перешедших в XVI-XVII вв. на службу к российским государям и возведенных ими в почетное дворянство, получили право пользования титулом "князей татарских". Они вошли в состав российского титулованного дворянства по 5 и 6 разрядам. Все титулы подразделялись по степеням на княжеские, графские, баронские. Исследователи отмечают, что титул князей татарских, также как и калмыцких, мордовских не обладал всеми достоинствами общего российского княжеского титула и считался стоящим после графов и баронов.[10]
В начале XX в. в списках департамента Герольдии числилось 34 фамилии татарских и калмыцких князей, утвержденных в этом звании определениями Правительствующего Сената в период с 1830-х по 1908 гг. Этих титулов были удостоены роды князей Акчуриных, Баюшевых, Девлеткильдеевых, Дивеевых, Дондук-Корсаковых, три рода Енгалычевых, Еникеевых, Кекуатовых (Кейкуатовых), Кильдишевых, Кугушевых, два рода Кудашевых, Кулунчаковых, Куткиных, Кутыевых, Максутовых, Максютовых, Маметовых, Маматкозиных-Сакаевых, Маминых, Мансыревых, Мустафиных, Стокасимовых, два рода Тенишевых, Ширинских-Шихматовых, Яушевых, Бегильдеевых, Ишеевых, Шахаевых. Среди наследников знатных фамилий большинство составляли уже обрусевшие татары, но в некоторых родах отдельные ветви еще сохраняли родным татарский язык, а фамилии Маматкозиных-Сакаевых и Маминых оставались мусульманским по вероисповеданию.
Не останавливаясь детально на особенностях возведения каждого из этих родов в российское жалованное дворянство, отметим, что основанием включения в 5 и 6 части родословных книг послужило документальное подтверждение княжеского достоинства. Так, потомки Еникеевых представили в департамент Герольдии грамоты, жалованные Иваном IV 20 марта 1551 и 1 октября 1572 гг., в которых Еникей Тенниевич Кугушев и его сын Сабак-мурза Еникеев названы князьями. По определению Сената 21 марта 1851 г., род был внесен в шестую часть Родословной книги. Княжеское достоинство как русскоязычных, так и татаро-язычных потомков Еникеевых неоднократно подтверждались Сенатом в 1857, 1869, 1870, 1874 гг.[11]
Закон 1784 г. не носил локального характера, а был распространен на всех князей и мурз татарского происхождения, остававшихся " в магометанском законе". В преамбуле отмечалось, что между ними "находятся такие, коих предки за их верные Всероссийскому престолу службы получили от высоких предков Наших жалованные грамоты на поместные дачи и другие неоспоримые доказательства, что служба и состояния их тогдашние были равные с прочими благородными".
Признав за княжескими и мурзинскими родами права на утверждение в благородном звании, указ вместе с тем установил жесткие требования к документам, подтверждающим происхождение. По букве закона необходимо было представить жалованные государственные грамоты на недвижимое имение и другие письменные документы, утверждающие благородство "с явным доказательством". Условие предъявления "неоспоримых доказательств" впоследствии явилось причиной многочисленных отказов губернских дворянских собраний и департамента Герольдии Сената в возведении татар-мусульман в дворянское достоинство. В распорядительной части указа раскрывался механизм и последовательность рассмотрения документов. Сенат обязывался предписать генерал-губернаторам и правящим эту должность в губерниях, "где подобные князья и мурзы жительствуют", учинить разбор свидетельств. На рассмотрение и утверждение Сената должны были быть представлены списки с доказательствами происхождения. Затем по составлении в департаменте Герольдии особого списка на утвержденных в благородном звании татар-мусульман на них распространялись привилегии дворянского сословия.
Вместе с тем, указом 1784 г. татарские князья лишались одного из самых существенных прав российского дворянства - права "покупать, приобретать и иметь крепостных или подданных христианского исповедания", составлявшим вместе с особым положением в механизме государственной власти основу политического и экономического могущества дворянского сословия.[12] Естественно, что это во многом сужало для татарских князей смысл дворянского звания. Однако, на наш взгляд, неоправданно сведение значимости указа лишь к освобождению от платежа подушной подати.[13] Возведение в потомственное дворянство предоставляло ряд важных личных прав. Помимо выхода из податного сословия, освобождения от рекрутской повинности и телесных наказаний у утвержденных в звании появлялась возможность определения на государственную службу, а их дети пользовались льготами при получении образования. Велик был и моральный фактор.
Нельзя также отрицать, что среди дворян-"инородцев", формально уравненных с российскими дворянами, даже в пореформенный период было немало таких, "которые по ряду причин - в силу экономической несостоятельности, неграмотности, незнания русского языка или общего низкого культурного уровня - не могли воспользоваться представленными им правами".[14]
Еще до выхода в свет указа 1784 г., представители княжеских и мурзинских родов добивались права официального признания своего благородного происхождения. Так, в начале 1780-х гг. жители Новотатарской слободы г.Казани "из мурз служилые татары" Ибрай Асеев, Асан Ермаков, Муртаза и Исхак Салимовы дети князей Яушевых предъявили в Казанское наместническое правление в доказательство княжеского происхождения данную их предкам великим государем и великим князем Михаилом Федоровичем жалованную грамоту. Правление 11 июля 1782 г. своим указом обязало Татарскую ратушу записать просителей в документы четвертой ревизии в княжеском звании. В июле 1795 г. они вновь обратились в Татарскую ратушу с просьбой подтвердить право на княжеское достоинство для включения их в сказки новой пятой ревизии. 12 июля 1795 г. копия указа Казанского наместнического правления, подтвержденная печатями бургомистра Юсупа Абдулова, ратмана Амира Исхакова и подписями ратманных Мусы Якупова, Губайдуллы Рахматуллина, Галея Якупова была переслана для исполнения выборному Новой Татарской слободы.[15]
По данным пятой ревизии (1795 г.) в Казанской губернии насчитывалось 128 "из мурз князей", 1566 мурз и "из мурз служилых татар" (в том числе 57 крещенных), 18 "ясачных мурз", всего 1712 душ мужского пола.[16] По другим сведениям, в конце XVIII в. их численность составляла 1639 человек, а количество принадлежащих им крестьян и дворовых людей указывалось большим: вместо 169 - 226 ревизских душ.[17]
Более всего выходцев из знатных родов проживало в Чистопольском уезде - 524 души мужского пола, в Лаишевском - 519 и Казанском - 341 душа. Причем княжеские фамилии зафиксированы ревизскими документами лишь по последнему уезду. Так, семь человек из рода князей Нурушевых по материалам Генерального межевания (1793-1803) владели частью сельца Урсек Казанского уезда.[18] Оно было родовым поместьем семьи на протяжении нескольких столетий. В писцовой книге Ивана Болтина 1602-1603 гг. владельцем половины Урсека указан князь Бакшанда Нурушев. Другой половиной сельца, что "было в поместье за князем Бакшандым дедом за Урсеком, а после было за отцом ево за Нурушем, а после отца ево было за Микитою за Федором за Козлиным" в начале XVII в. владел Камай Смиленев.[19] За Б.Нурушевым состояла и деревня, "что была пустошь Красная". Он относился к числу наиболее крупных татарских землевладельцев уезда. Ему принадлежали 237 четвертей пашенной земли, 1350 копен сена, 15 десятин леса. Денежный оклад князя составлял 20 рублей.[20]
В конце XVIII в. 121 душа мужского пола проживала в д. Кошар Казанского уезда. Эта деревня, ранее принадлежавшая князю Иванаю Кадышеву, по жалованной грамоте 1600-1601 гг. была передана в вотчину его дяде князю Багишу Яушеву. Он являлся владельцем еще двух деревень - Тамгачи и Шигай, 262 четвертей пашни, 5450 копен сена, 50 десятин леса. Вместо денежного оклада ему была пожалована волость Терься на Каме, дававшая доход в размере 12 рублей.[21] Отметим, что и Б.Нурушев "по старине" взимал ясак с марийской волости Нали Кукмор: "дорогильные пошлины" в сумме 14 рублей 55 копеек и со свадеб - "куняшную пошлину". Все эти привилегии, по мнению Е.И.Чернышова, Ш.Ф.Мухамедьярова, И.П.Ермолаева, уходили своими корнями во времена Казанского ханства.
Князья и мурзы Казанской губернии, зафиксированные ревизскими документами, были учтены в составе государственных крестьян и наравне с ними обложены подушной податью. Что же касается численности татарской феодальной знати, вошедшей в состав российского дворянства по силе указа 1784 г. и освобожденной от уплаты личных податей, то здесь существуют значительные расхождения в цифрах. Наиболее полные сведения приведены в работах И.А.Гилязова и С.Х.Алишева. По данным первого из них, в 1796 г. в Оренбургской губернии дворянские права получили 235 человек, а через год в родословные книги были внесены 4811 мурз семи губерний Центральной России.[22] С.Х.Алишев в статье, посвященной социальной эволюции служилых татар во второй половине XV-XVIII вв., отметил, что по Оренбургской губернии еще до 1796 г. дворянское звание имели мурзы Давлетшины, Бикчурины, Аитовы, Ахматовы, Кукляшевы, Куватовы, Кайсаровы и др.[23] Позднее, в своей монографии он указал, что в 1797 г. документально подтвердили и получили утверждение в дворянстве 5646 человек 177 татарских знатных фамилий. В той же книге в таблице "Социальная структура нерусских народов Среднего Поволжья в середине XIX в." им приведена уже иная цифра - 5700 дворян-татар.[24]
Основными источниками для подсчета численности дворян-мусульман татарского происхождения явились два документа. В первом из них, рапорте Оренбургской казенной палаты в Правительствующий Сенат сообщается о реализации Именного указа Павла I от 29 ноября 1796 г. об утверждении в дворянском звании и исключении по Уфимскому наместничеству из подушного оклада князей Янбулатовых, Яушевых, Акчуриных, Чанышевых, Дивеевых, Маминых, Маматкозиных, Бигловых, Еникеевых и Терегуловых. Казенная палата 25 августа 1797 г. донесла в Сенат, что по сведениям, доставленным из нижних земских судов и уточненным по ревизским сказкам, в наместничестве оказалось (с учетом рожденных после четвертой ревизии), 235 душ князей и мурз этих фамилий, подлежащих "выключке" из оклада.[25] Кроме того, до сведения Сената было доведено, что семьи князей Чанышевых и Терегуловых в количестве 12 человек из Оренбургской губернии отбыли на прежнее жительство в Тамбовскую губернию, где и должны были быть исключены из крестьянского сословия. Еще о 9 душах не были доставлены сведения из Стерлитамакского и Уфимского нижних земских судов.
Второй источник представляет собой переписку по поводу ходатайства на имя верховной власти князей Эльмурзы Урусова и Семерхана Булаева. В 1797 г. они обратились с прошением дозволить им "сформировать для защиты Оренбургской губернии от киргиз-кайсацких набегов полк из татарских князей и мурз". Прецедентом послужил созданный в том же году по указу Павла I Литовский татарский полк под командованием генерал-майора Барановского. Полк был составлен исключительно из польско-литовских мусульман.[26]
Из документов этого дела в первую очередь нас интересует "Записка о татарских родах, доказывающих происхождение свое от благородных предков и просящих о выключке из подушного оклада". В ней отмечалось, что к 1797 г. по именным указам были признаны доказавшими княжеское и мурзинское достоинство 350 человек - 231 душа в Оренбургской, 8 - в Тамбовской, 15 - в Саратовской и 96 - в Пензенской губерниях.
В стадии рассмотрения находились документы 17 княжеских и мурзинских родов Саратовской губернии, насчитывавших 1008 человек, Рязанской губернии - 32 родов (388), Оренбургской - 2 (61), Симбирской - 7 (282), Пензенской - 22 (524), Нижегородской - 1 (55). В Казанской губернии свои права на дворянское достоинство предъявили представители 96 родов, состоявших из 2493 человек. Всего же по семи губерниям России из податного сословия просили вывести 4811 человек 177 знатных татарских родов.[27] Таким образом, в 1797 г. общее число князей и мурз, представивших необходимые документы вместе с уже утвержденным во дворянстве, составляет 5161 человек.
Не подвергая сомнению благородное происхождение родов, представивших документы, утверждать о признании государством их дворянского достоинства и внесении в родословные книги всех этих фамилий, нет достаточных оснований. В документе прямо указывается, что по резолюции Сената от 11 октября 1795 г. по случаю встретившихся в Казанском губернском правлении "сомнений и даже открывающемся подлоге в некоторых доказательствах оных татарских родов, обращены дела в то правление для рассмотрения и утверждения подлинными делами в архивах хранящимися и другими способами сомнению не подтвержденными".[28]
Вновь выявленные в фондах Национального архива РТ документы во многом изменяют сложившееся представление о ходе реализации в Казанской губернии положений указа 1784 г. В конце 80-х - начале 90-х гг. в Казанское дворянское собрание стали поступать ходатайства об утверждении в дворянском звании потомков татарских княжеских и мурзинских родов. Потомки просили собрание "не лишать и их высокомонарших милостей". Основанием для рассмотрения своих претензий они обозначили 7-й пункт 92-й статьи "Жалованной грамоты" дворянству, которым в качестве одного из доказательств благородного происхождения определялось "Верстание по дворянской службе поместьями". Помимо документов на владение землей татары предъявляли выписи из семейных родословных. В итоге, депутаты Казанского дворянского собрания, избранные для составления родословной книги признали "достаточными" доказательства благородного происхождения более 50 татарских родов.[29]
После сверки с родословными документами наличного состава семей имена претендентов были внесены в список собрания, который препроводили генерал-губернатору Казанского наместничества князю П.С.Мещерскому, правителю наместничества князю С.М.Боратаеву и уже от их имени представили для утверждения в Сенат.
Однако, в 1795 г. губернский прокурор В.И.Чемесов представил в Санкт-Петербург генерал-прокурору А.Н.Самойлову рапорт о возникших якобы сомнениях в достоверности представленных документов и "открывающемся подлоге" в части доказательства, "коими утверждают татарские роды благородное происхождение". По указу Сената от 17 декабря 1796 г. Казанское губернское правление учредило особую комиссию для пересмотра уже принятых Дворянским собранием решений. Комиссии было поручено освидетельствовать в губернских архивах все документы, с которых князьям и мурзам выдавались копии. Представленные татарами доказательства благородного происхождения должны были быть подтверждены подлинными делами. Для реализации этой задачи правление обязало губернского архивариуса доставить в комиссию все необходимые документы. В течение 1796 и 1797 гг. в архиве присутственных мест было выявлено 87 свертков грамот и иных бумаг двадцати пяти родов князей и мурз Казанской губернии.
Комиссия 25 апреля 1797 г. донесла губернскому правлению о своем заключении - признать представленные доказательства этих фамилий несущественными. В этот список вошли фамилии князей Янбулатовых, Тимбяковых, Булаевых, Бурнашевых, Замановых, Мамяшевых, Тимяшевых, Мансуровых, мурз Шашевых (?), Барышевых, Бурундуковых, Сюндуковых, Сюндуковых же живущих в Елабужском округе Вятского наместничества, Байбековых, Киреевых, Нураевых, вновь Сюндуковых, Тинсариных, Пляшевых, Тайтуриных, Урманчеевых, Урманчеевых же, Уразгильдеевых, Чепкенеевых. Сведений о 29 родах в архиве не обнаружилось. Комиссия отметила, что хотя архивариусом и были представлены "в куче завернутой в бумаги несколько старинных свертков в мелкие части изорванных и в самомалейших лоскутках состоящих, но из них ничего узнать не можно, когда от кого и кому именно оные даваны".[30]
"Выполнив" свою работу, комиссия была распущена. В апреле 1798 г. губернское правление предписало дворянскому собранию доставить сведения о татарских родах, представивших доказательства благородного происхождения, "не заимствуя оных от губернского правления". По запросу правления архивариус собрания должен был подобрать подлинные документы претендентов на дворянское звание и доложить, кому именно из них выдавались копии. Губернский предводитель дворянства совместно с тремя депутатами казанского собрания произвел сверку документов с материалами бывших определений. В губернское правление была передана ведомость со списком 52 утвержденных татарских родов с указанием документов, представленных в доказательство прав на дворянское звание. Вместе с ней в правление были отосланы из Собрания вновь выявленные 15 подлинных и 10 копий грамот и выписей. Всего же к 1802 г. было собрано 29 свертков с документами 6 родов - князей Богдановых, Яушевых, Кильдишевых, мурз Дербышевых, Исенеевых, Исеевых (?). В архивах так и не было выявлено каких-либо свидетельств благородного происхождения еще 23 фамилий - князей Асановых, Хозесеютовых, Маметевых, Маметевых же, Нурушевых, Кугеевых, Девятьяровых, Нурсеитовых, Тимеевых, вновь Ямбулатовых, Касимовых, мурз Миченевых (?), Урекеевых, Утеевых, Караевых, Буреевых, Саркеевых, Данаевых-Тзяшевых (?), Богдановых, Еникеевых, старокрещенных мурз Колчуриных и Харитоновых.
В сентябре 1802 г. губернское правление рассмотрело вновь выявленные бумаги и опять признало их "несущественными". 18 сентября было принято постановление, в котором подытоживались результаты деятельности комиссии 1795-1797 гг. и работа правления по освидетельствованию доказательств благородного происхождения. В нем, в частности, отмечалось, что по заключению комиссии некоторые из документов "совсем составлены ложно... А другие с безправочных копий в недавней переписаны на манер старинный, когда в том видно надобность стала и имеют фальшивые лишь скрепы и справы". Не утруждая себя приведением свидетельств фальсифицированных актов, правление присоединилось к заключению комиссии и признало доказательства татарских фамилий "незаконными и к доставлению дворянства тем родам не следующими". Правление 22 сентября 1802 г. поспешило представить в Сенат свой рапорт, приложив к нему и подлинные журналы комиссии, "коими оные доказательства уничтожены".
Здесь необходимо отметить, что в мае 1800 г. правительством Павла I были распространены на казанских мурз, литовских татар права однодворцев на возвращение утраченного дворянского достоинства. "Отыскивание дворянства" могло быть осуществлено только через военную службу. Претендентам необходимо было, получив от Дворянского собрания по представленным "ясным и неоспоримым доказательствам" свидетельства о своем дворянском происхождении, поступить в войска вольноопределяющимися и выслужиться до офицерского чина.
С 1840 г. происхождение мусульман от благородных предков должны были быть доказаны метрическим свидетельством Магометанского Духовного правления (со времен введение метрических книг) или основанной на достоверных сведениях" родословной, подписанной предводителем дворянства и состоящих уже в дворянском достоинстве ближайших родственников просителей, или, наконец, документами о владении наследственными от предков недвижимыми дворянскими имениями. К доказательствам происхождения обязывались представить свидетельство, подтвержденное предводителем дворянства и не менее 12 дворян, что образование и род жизни просителя "приличен благородному званию, а также удостоверение, выданное присутственными местами", с указаниями того, что "ни сами просители, ни отец, ни дед их не состояли и не состоят в подушном окладе и не были лишены прав дворянских силою закона".[31] Все эти условия перечеркивали саму возможность татар Казанской губернии добиться утверждения в дворянском звании.
К сожалению, приходится констатировать, что большинство из собранных на рубеже XVIII-XIX вв. в Дворянском собрании и губернском правлении документов татарских родов ныне безвозвратно утеряны. Свою роль сыграли пожары присутственных мест 1815, 1842 гг., ликвидировавших значительную часть архивов этих учреждений. Естественно также предположить, что после признания недействительными всех актов и бумаг князей и мурз татарского происхождения они потеряли для чиновников администрации какую-либо ценность и могли быть уничтожены. По крайней мере смысл рапорта губернского правления не исключает подобной интерпретации. Попытаемся удостоверить подлинность поданных от татар документов отдельных фамилий сопоставлением заголовков актов, представленных ими в Дворянское собрание, с источниками, достоверность которых не вызывает сомнений.
Так, 10 февраля 1793 г. собрание первоначально признало дворянские права мурзинского рода Колчуриных. Старокрещенные мурзы Колчурины в качестве доказательства благородного происхождения представили ввозную грамоту 7121 (1613 г.) за подписью дьяка Федора Лихачева, за справою подъячева Аврамки Курина, данной служилому новокрещенному Зюрейской дороги деревни Черемшан Семенке Иванову сыну Колчурину "на схожую землю села Кашколдеева за рекою Уштою в д.Черемыше на Ягодной полянке к отцовскому поместью к 35 четям на 10 четвертей в поле, а в дву по тому ж, сенных покосов ... на 100 копен".[32] В писцовой книге 1602-1603 гг. в деревне Черемыш среди служилых новокрещен указан Семенка Иванов сын Кочюрин с окладом 6 рублей. Далее отмечается "поместье за ним жеребей, что был отца его... пашни и перелогу - 35 четв. в поле, а в дву по тому ж сена меж поль и по заполью и по речке Уште, за ручьем, за Ягодную поляною - 100 копен".[33]
Как видим, содержание обоих документов не имеет существенных разночтений. О службе дьяка Федора Федоровича Лихачева в Казани в 1613-1615 гг. указывают С.Б.Веселовский и В.Д.Димитриев.[34] В тексте Писцовой книги, по той же д. Черемыш зафиксирован еще один документ, оформленный в 1613 г. Ф.Лихачевым. Такие же параллели можно привести и по двум другим документам, представленными Колчуриными - выпискам из различных грамот 7123 (1614 г.) и 1701 гг.
Губернская администрация своим безапелляционным постановлением отказала в законном праве, продекларированном указом 1784 г., изменить статус древним татарским княжеским и мурзинским фамилиям Казанской губернии. Ни один из множества предъявленных документов - жалованных грамот, актов на владение поместными землями, родословных и иных свидетельств принадлежности к феодальному классу - не был принят во внимание. Представители разветвленных родов татарской знати Среднего Поволжья и Приуралья оказались юридически на разных ступенях социальной лестницы, что нашло свое отражение и в шеджаре-родословных отдельных фамилий. Все это послужило причиной протестов со стороны неутвержденных по Казанской губернии требований предоставить дворянские права их семьям.
Предвзятость и отсутствие какой-либо объективности не позволили казанским князьям и мурзам воспользоваться преимуществами дворянского звания. В то же время, в Уфимской и Оренбургской губерниях утверждения продолжались. Так, в 1814 г. Уфимское Дворянское депутатское собрание признало в дворянском достоинстве 64 татарских мурз и в их числе мурз Асана Мамотова и Абдуллу Зебеирова, князя Тимбекова.[35]
Подобная тактика, направленная на ужесточение давления на татарское население Среднего Поволжья и предоставление определенных послаблений в приуральских губерниях, широко использовалась правительством и в религиозной сфере. Политика "двойного стандарта" обуславливалась ролью и местом Оренбургской, Уфимской губерний в колонизаторских планах самодержавия.
На нежелании уравнять часть татар-мусульман в правах с российским дворянским сословием немаловажное значение сыграло и общее состояние системы местного управления Казанской губернии на рубеже XVIII-XIX вв. В деятельности государственных учреждений и сословных органов края крайне обострились негативные черты, присущие всему административному аппарату царизма - бюрократизм, пренебрежение национальным достоинством и религиозным чувством "инородцев". С 1797 по 1823 гг. в должности казанских военных и гражданских губернаторов сменилось 10 человек, из которых пятеро были уволены за различные должностные преступления. Не случайно в первой четверти XIX века было проведено пять сенаторских ревизий Казанской губернии. По итогам ревизии 1819-1829 гг. под суд были отданы более 1300 человек, из которых около 800 относились к должностным лицам различных звеньев местного управления. Это явилось одной из наиболее крупных по масштабам акций подобного рода в дореформенной России.[36]
Лишь с завершением периода административных беспорядков в Казанской губернии над деятельностью губернских учреждений, в том числе и сословных выборных организаций, был установлен более или менее действенный контроль со стороны правительственных властных структур. Так, фамилии, внесенные в дворянскую родословную книгу Казанской губернии до 1829 г., были подвергнуты образованию особой комиссией, утвержденной по указу Николая I.[37]
С уничтожением в 1815 г. значительной части архива Казанского дворянского собрания многие из благородных родов губернии столкнулись с необходимостью подтверждения представленных документов. О возможности какого-либо нового рассмотрения доказательств дворянского происхождения княжеских и мурзинских фамилий татар-мусульман не было и речи. Между тем они упорно продолжали именовать себя этими титулами. Еще в 1815 г. казанский губернский прокурор Овцин в рапорте министру юстиции Д.П.Трощинскому констатировал, что несмотря на отказ в утверждении в российском дворянстве "многие фамилии тех 52 татарских родов пользуются всеми правами... и даже имеют за собой написанных по ревизиям людей, именующие себя во всех подаваемых актах князьями или мурзами, а местное правительство и принимают в руководство таковые их названия не удостоверясь впрочем приобрели они законные утверждения на права сии".[38]
Среди татар-мусульман, удостоенных потомственного дворянства и внесенных в дворянскую родословную книгу Казанской губернии, нет ни одной фамилии, утвержденной на основании благородного происхождения. Потомственные дворяне из татар-мусульман присутствуют лишь во второй и третьей частях книги, куда были включены лица, возведенные в дворянство за достижение офицерского чина или выслугу определенного чина на гражданской службе, либо в результате награждения российским орденом.
Среди первых родоначальниками фамилий стали М.А.Алеев (определенный Казанским дворянским депутатским собранием во вторую часть родословной книги 11.01.1826 и утвержденный в дворянском звании указом Сената по департаменту Герольдии 10.08.1848), А.М.Ермухаметов (14.09.1844, 28.05.1845), А-Г.С.Муратов (26.11.1857, 10.03.1858), Ю.А.Саинов (7.09.1851, 31.12.1851), И.С.Юнусов (13.12.1858, 26.07.1859).[39] Все они прошли схожие жизненные пути.
Весьма характерной в этом отношении являлась карьера Манагула Алеева. В 1806 г. в возрасте 17 лет он начал свою службу рядовым солдатом. В 1825 г. по болезни уволен из армии в чине подпоручика. Обер-офицерское звание дало ему право быть утвержденным в потомственном дворянстве. После отставки Алеев поступил в Казанскую губернию на службу унтер-ферштером. В 1839 г. он увольняется из лесного ведомства, а в 1843 г. определяется в Казанскую полицию квартальным надзирателем. На гражданской службе в 1831 г. Алеев был утвержден в X классный чин коллежского секретаря.[40]
Несколько в стороне стоит от этой группы Давыд Петрович Эльмурзин "из дворян магометанского вероисповедания", включенный в 1841 г. в состав потомственного дворянства Казанской губернии за выслугу офицерского чина. Эльмурзин получил образование в Пажеском корпусе, служил в Тарусском и Саратовском пехотных полках. По отставке из армии он неоднократно избирался дворянским заседателем в Свияжский уездный суд.[41]
В числе татар, удостоенных дворянского звания и включенных в третью часть родословной книги, отметим Ш.-А.М.Алкина (17.05.1841, 12.09.1847) и И.И.Хальфина (20.08.1830, 18.02.1858).
Коллежский советник Шагиахмет Мухаметович (в официальных документах - Алексей Михайлович) Алкин, выходец из обер-офицерских детей, после окончания Казанской 1-й мужской гимназии вступил в 1826 г. в службу копиистом в Казанское губернское правление. Впоследствии Ш.-А.М.Алкин сделал блестящую карьеру в должности частного пристава (1833-1846) и помощника Казанского полицмейстера (1846-1859). В его послужном списке мы находим большое количество благодарностей за "ревностное" исполнение обязанностей и раскрытие преступлений. Так, в декабре 1835 г. за отличную службу и "открытие грабителей" он был отмечен императором Николаем I золотыми часами. Казанское дворянское собрание в 1841 г. рассмотрело прошение Алкина об утверждении в дворянстве и внесении его фамилии в родословную книгу.[42] Основанием для внесения в благородное сословие послужило награждение Ш.-А.М.Алкина 19 декабря 1838 г. орденом Святой Анны III степени. Статут ордена в тот период автоматически предоставлял награжденному право возведения в потомственное дворянство. Интересно, что на момент подачи прошения гражданский чин Алкина - коллежский секретарь (1837), соответствовал лишь X классу "Табели о рангах" и прав дворянства не давал.
Ш.-А.М.Алкин пользовался огромным уважением у мусульман города. Интересна характеристика Ш.Марджани, данная им этому высокопоставленному чиновнику. Выдающийся ученый, в частности, писал: "Он был не только грозным, жестким руководителем, подчинявшим своей воле людей, но одновременно справедливым человеком. Прекрасно знал Коран и обладал филигранным, грамотным пером. Находясь на должности помощника полицмейстера, не забывал совершать ритуальное омовение и ни разу не пропустил намаз в мечети...".[43]
В этой связи уместно вспомнить зарисовку из быта татар-чиновников, мусульман по вероисповеданию, первой трети XIX в., данную известным ученым-медиком и этнографом К.Ф.Фуксом: "Все находящиеся на службе татары имеют на голове волосы и одеваются по Европейски; но собираясь в мечеть, они одеваются в национальное платье и покрывают голову чалмой, или турбаном, чтобы не было видно волос".[44] Весьма нелестных характеристик удостоились двое из них: переводчики Казанского губернского правления, выходцы из княжеских родов Сабит Мусинович Яушев и Ибрагим Богданов.
Отметим, что проблема участия татар-мусульман в структуре органов управления и суда, административном аппарате различных звеньев государственных учреждений и сословных организаций в конце XVIII - начале XIX вв. представляет собой тему отдельного исследования. В данной статье мы сочли возможным остановиться лишь на одном таком специфическом виде службы чиновников из татар, а именно должности переводчиков, так как здесь был наиболее высоким уровень представителей татарской титулованной знати.
На рубеже XVIII-XIX вв. штаты губернских учреждений не предусматривали должности переводчика. Органы местной а
